Следовательно, в то время, когда фаланга делается все менее и менее подвижной, увеличивая свою непроницаемость, кавалерия, расставленная по флангам, все более и более увеличивала активную деятельность, т.е., другими словами, подвижность греческого строя, состоявшего из одной только фаланги, употреблявшейся вне сферы кавалерийских действий, не только не уменьшилась, но и значительно‚ увеличилась, так как теперь, на место подвижности пешего строя, выдвинута была подвижность конного.

В то же время оружие греческой фаланги, по мере утраты подвижности этой последней и перенесения всех ее активных действий в кавалерийский строй, все более и более удлиняется, она наконец, во время Александра Македонского — эпохи наибольшего развития как тактической, так и стратегической кавалерии древнего периода — знаменитая греческая сарисса достигает последнего своего предела — 4 фут. длины.

Большинство военных писателей обыкновенно удлинение колющего оружия греков считают упадком военно-нравственной их энергии. Но это вполне было бы справедливо в том только случае, если бы всякое вообще оборонительное вооружение можно было бы считать сопряженным с упадком этой энергии. Однако мы знаем, что греки, будучи поставлены историческими событиями (нашествие персов) в условия обороны и создав для борьбы с противником, сильными кавалерийскими массами, фалангу, вовсе не хотели в то время мирится со своим оборонительным положением, а старались по возможности развить активный образ действий с каковою целью и завели у себя конницу. В конце же концов, отразив нападение, они перенесли войну в пределы персидского государства. Стало быть, вначале как глубокий массивный строй фаланги, так и ее удлиненное до последних пределов колющее оружие, предназначаемое не для фехтования одиночными бойцами, а для прикрытия сильной неподвижной массы людей, вполне отвечали своему назначению. Это назначение фаланги и выполнено было вполне блестяще во времена Александра Македонского, который, опираясь на нее, как на несокрушимый резерв, умело пользовался ею не только в тактическом районе действий, но нередко и в стратегическом (второй период походов в Персию).

Прямое назначение фаланги, как главной опорной точки кавалерийских налетов, состояло, конечно, в том, чтобы она могла нанести окончательный удар, или вернее, встретить всякую наступающую часть решительным непоколебимым ударом. А для этого необходимо было принять все меры к тому чтобы прорыв фаланги был невозможен, или, по крайней мере почти невозможен с каковою целью увеличена глубина фаланги, и удлинены копья. Но и это еще не все: при таких условиях необходимо было, чтобы состав фалангитов в нравственном отношении был наиболее надежным, так как исторические факты (в отношении тех же греков, а равно и римлян) положительно нас убеждают, что никакая глубина строя и никакое длинное оружие не могут служить достаточной гарантией для сплоченности строя, раз петь духовной, военно-нравственной энергии, хотя и не столь может быть активной как в наступательном бою.

В действительности так оно по видимому и было: фаланга Александра Македонского, так или иначе, а назначение свое (допустим и второстепенное) выполнила и никаких упреков за это время со стороны великого полководца не заслужила, а это дает возможность предположить, что фаланга того времени была сильна не только формою, но и духом.

Когда же не стало великого полководца, когда пехота набиралась действительно из худших элементов, (эпоха диадохов) и когда ее нужно было всеми средствами предохранить от атаки (слоны впереди фронта), а кавалерия, поставленная по флангам, действовала без всякой связи с фалангитами, та ж самая фаланга, по форме, но иная по духу, терпит поражение; теперь длинное ее оружие действительно является скорее помехой, чем подспорьем, так как, при часто повторяющихся случаях прорыва пешего строя (чего прежде почти не бывало), фалангиты должны были сражаться в одиночном бою, к чему разумеется, длинное колющее оружие оказалось действительно непригодным.

Неудивительно поэтому, что подобный строй, легко прорываемый подвижною манипулой римлян, пал под ударами коротких мечей этих последних. Является вопрос: а было ли бы лучше, если та же греческая фаланга приняла бы боле подвижный строй (допустим, те же римские манипулы) и взяла бы более короткое оружие (скажем — римские мечи)? Думается нам, что было бы не только не лучше, но — хуже. Ибо если фалангиты того времени, по своим ничтожным нравственным качествам, не могли держаться сколько-нибудь устойчиво в сплошном и глубоком строю, сильном по своей форме, нет никакого основания предполагать, чтобы они оказались способными выдержать сколько-нибудь решительный одиночный бой с коротким римским оружием. Если же предположение это справедливо, то оно должно нам доказывать, что колющее оружие будучи, в зависимости от различных обстоятельств, различно по длине, является во все периоды развития политической жизни Греции преимущественным; в последний же его период (период упадка духовной энергии) оно может быть названо исключительным оружием, так как каждый отдельный индивид, за утратою способности вести одиночный бой, стремиться к массовой обороне, при которой рубящее оружие (как более частное и второстепенное) оказывается непригодным; преимущественное же, универсальное оружие, видоизменившееся сообразно обстоятельствам, осталось единственными и неразлучным спутником этого народа до последнего дня его политического угасания.

Спрашивается, возможно ли, при таких условиях длинному колющему оружию ставить в вину то обстоятельство, что греческие фалангиты, будучи им вооружены, потерпели поражение от римлян?

Между тем, наш известный писатель г. Драгомиров, говоря в одном месте о свойствах колющего оружия, замечает так: «Вековой опыт показал, что кто обременяет себя подобным дрекольем (т.е. пикой), тот в конце концов, достигает одного результата, именно: бывает постоянно и нещадно бит. Доказательство этому, продолжает г. Драгомиров, дали еще, вооруженные мечами, сравнительно короткими, и бывшими во всех столкновениях греков, у которых первые восемь шеренг были вооружены пиками, настолько длинными, что пики восьмой шеренги должны были иметь не менее десяти аршин, чтобы выступить за переднюю».

Выше мы уже заметили и, насколько возможно, старались выяснить, что если бы греки, во времена их упадка, выдумали взяться за какое либо другое, кроме колющего оружия, то от этого падение их лишь ускорилось бы, но отнюдь не остановилось.

Следственно, приписывать всю вину падения греческих фалангитов пред римскими манипулами одному только чересчур удлиненному оружию греков было бы, по меньшей мере несправедливо, и еще менее справедливо основывать на подобном соображении непригодность пики в конном строю.

Обратившись затем к главнейшим эволюциям колющего оружия, в пешем же строю, римлян, мы видим, что вначале, при самом выступлении на свое великое историческое поприще, римляне хотя и заимствовали для своего: легионерного строя форму греческой фаланги, но главного ее недостатка — длинного колющего оружия —они, на первых порах, избежали: они ввели у себя, вместо сариссы, короткий (около 3/4 аршин) обоюдоострый меч, которым можно было колоть и рубить, и небольшую (5-6 фут.) пику, т. е. приблизительно тех же самых размеров, как и у греков в первый период их политического развития...