Так уж повелось, что деда Макара все знакомые зовут МАСТЕР. Откуда и как пошло это, скорее не прозвище даже, а нарекание, никто вам толком не ответит. Причем применительно к деду это слово используется в самых разнообразных значениях. «Мастер» и «мастер». Я тоже был в числе тех, кто принял это на веру, пока не понял настоящий, почти булгаковский смысл дедового псевдонима.

Было это вот как.

В канун очередного открытия охоты случилась у меня незадача с моим охотничьим ножом — возьми да и сломайся на наборной рукояти колечко. От этого вся конструкция рукоятки, как говорится, «поплыла». Конечно, я пытался починить нож самостоятельно, да только как ни крутил головку оковки, так отделить ее от черена клинка и не смог. В то время я еще слабо разбирался в конструкциях ножей, из-за чего и верил свято, что эфес наборной рукояти непременно должен отвинчиваться. Безрезультатно помыкавшись, я обратился к товарищам-охотникам за советом. Их реакция меня удивила и озадачила — совсем никто не проявил интереса к конструкции ножа, как это обычно бывает в мужской среде, и совершенно никто не озадачился процессом починки. Меня просто отправили к деду Макару, причем решение было единодушным. Иди, говорят, к Мастеру и не мучайся, а то разобрать — разберешь, а сделать потом не сможешь…

Делать нечего, пришлось навестить деда. Макара Ивановича я наглядно знал, пару раз на охоте пересекались, где живет, подсказали друзья, и вот — я на пороге. Испытывая естественную неловкость, я все же постучал в дверь. Отворил дед, ответил кивком головы на мое приветствие, и, даже не спрашивая о цели визита, изрек:

— Заходи.

Дед Макар провел меня в свой «кабинет», и тут я понял, наконец, почему его кличут мастером. Комната, в которую я попал, была настоящей мастерской с обилием инструментов. Назначения многих из них я тогда даже не знал. На полках и столах, стоявших вдоль стен буквой «П» ждали своего часа ружейные ложи, по стенам досыхали великолепно препарированные чучела оленьих и кабаньих голов, отбеленные волчьи черепа, а напротив деда лежало взрыв-схемой чье-то разобранное ружье. От всей этой красоты у меня перехватило дыхание, и некоторое время я только и делал, что оглядывался по сторонам.

— Ну что, так и будешь стоять посреди комнаты? — спросил, улыбаясь в усы, дед.

— Нет, я по делу пришел, — спохватился я.

— Ведомо, что по делу, — продолжил Мастер, — ко мне обычно по делу и ходят. Показывай, что там у тебя?

Я извлек из кармана свой многострадальный нож и протянул деду.

— Так, что тут у нас, — с видом Айболита склонился над рукоятью, как над пациентом, дед Макар, — хороший Клинок, а вот рукоять — неважнецкая. Так сказать, пережиток ЗК.

— Чего? — переспросил я.

— ЗК, то есть зэковский пережиток, тюремный, — ответил дед.

— Но я ж его в магазине покупал, да и номерной он, регистрированный, — начал, было, я возмущаться.

— В том то и дело, что номерной. Плохо только, что эта вот ЗК псевдокультура добралась и до промышленных изделий, — вздохнул Мастер, помолчал и продолжил, — разве это рукоять? Разноцветные блестящие колечки на охотничьем ноже. Клоунада! Вот — рукоять.

Откуда-то из-под стола Макар Иванович извлек нож с роскошной роговой рукоятью.

— Или вот! — еще один нож появился на столе, на этот раз с деревянной рукоятью, — и красиво и в руку тепло.

— Какую будем делать? — с места в карьер перешел дед.

— Ну, не знаю, — от неожиданности замялся я, — там сперва эфес открутить надо…

Дед Макар бросил взгляд на оковку, и хитро сощурив глаза, спросил:

— Не откручивается?

— Ни в какую! — не ожидая подвоха, ответил я.

— А он и не должен откручиваться! — Мастер взял в руки киянку и легонько постучал по эфесу.

— Как так?

— А вот так, — он протянул мне нож, — видишь, вон канавка появилась?

По торцу оковки проступила еле заметная щелка.

— Это запрессовка заглушки, а сам эфес, скорее всего на «ласточкином хвосте» сидит, — в несколько движений дед снял заглушку, и, на что-то нажав внутри оковки, с легким щелчком снял злополучный эфес с клинка, а за ним и всю наборную рукоять.

— Так какую рукоять делать будем? — вновь поинтересовался дед, — кость, рог, дерево?

— Дерево, — подумав, ответил я.

Дед выложил на стол десяток кругляшей разных пород дерева, были они толщиной в руку и еще в коре:

— Выбирай! А я пока почищу, немного, черен.

Я «завис» над деревяшками, — Бог его знает, из какой палки делать… Размышления мои были прерваны дедовым вскриком.

— Ай! — дед Макар порезал палец и проворно впихнул его себе в рот.

— Порезались? — сочувственно поинтересовался я.

— Я тоже им режусь, время от времени, — к месту выдал я.

— Так ты мне, значит «кровопийцу» принес? — улыбнулся Мастер.

— В смысле?

— Да в прямом! Есть ведь ножи, которыми никто и никогда не режется вообще, а есть такие, которыми режутся решительно все.

Подумав, я согласился с дедовым изречением, и предположил:

— Что-то в них недодумано, значит.

— Нет, тут дело не в продуманности, и не в удобстве! — изрек Макар Иванович назидательно, подняв кверху порезанный палец, — уж мне то ты можешь поверить — через мои руки не одна сотня ножей прошла, да и сделал их сам я десятка два разных. Только есть ножи-кровопийцы, которым постоянно, время от времени нужна кровь!

— Ну, это уже мистика какая-то! — воскликнул я, и в шутку спросил, — так что, может лучше избавиться от него — вампир все-таки?

— Ни в коем разе! — проигнорировав мою шутку, совершенно серьезно продолжил дед, — такому ножу цены нету! Он и удачу приносит во всем: и на охоте и на рыбалке, а уж грибы с ним пойдешь собирать — никакой корзины не хватит!

— Вот гляди! — увлеченный Мастер направился к двери и к моему удивлению выдернул из дверной сволоки еще один нож, — сам делал, а когда доводил заточку, глянь, чего он мне натворил.

Дед завернул рукав и продемонстрировал мне на запястье маленький неказистый шрам с двумя зажившими швами на нем.

— Вену, подлец, проткнул — шили! С тех пор и пьет, гад, мою кровушку. Но вот незадача — не возьму его с собой, скажем, на охоту, или на рыбалку — все, хоть ружье не расчехляй и удочки не разматывай!

— Вот ведь! — удивился я, — но неприятно постоянно резаться, правда? Что же делать!

— А тут рецепт прост, — улыбнулся дед Макар, — мне один знающий человек присоветовал — надо его кровью дичи или рыбы смазывать, а если долго не получается этого сделать, то хоть сливочным маслом. Только ни в коем случае не в молоке или других молочных продуктах.

— А это еще почему? — меня начал увлекать этот мистический разговор.

— А потому, что в молоко, творог, кефир, сметану вообще нельзя тыкать острым предметом, и ножом в том числе. Существует поверье, что таким образом можно хворь на коровье вымя накликать.

— Это если с конкретной коровой дело обстоит, а если все эти продукты магазинные? Там же молоко от многих коров используется.

— А тут еще хуже — все эти коровы, так или иначе, недомогать или даже болеть будут. И все это на твоей совести! Нельзя, одним словом, и все! — категорично заключил Мастер и спросил, — ну что, выбрал ты заготовку на рукоять?

Не желая отвлекаться от темы, я ткнул пальцем в первый попавшийся березовый чурбак, и спросил:

— Извините, но что этот самый Ваш кровопийца делал над дверью?

— А это еще одна прихаметность (нареч. — суеверие). Говорят, нечисть да людей недобрых отпугивает.

— И как, помогает? — с нескрываемой иронией спросил я.

— Не знаю, как насчет нечисти, а вот люди, которые мне неприятны, как-то перестали ко мне заглядывать… Вот тебе и суеверие.

Меж тем дед Макар отмерил и отпилил кусок от заготовки и, взяв в руку странную, как мне показалось тогда, закопченную стамеску, стал греть ее над огнем горелки.

— Легче резать будет? — поинтересовался я.

— Что? — переспросил дед.

— Стамеску зачем вы греете?

— Это не стамеска, — улыбнулся Мастер, — это жало, я им дырку прожигать под черен твоего ножа буду. Вишь, оно даже заточено с двух сторон не как резец или стамеска.

В три приема дед лихо прожег продольное отверстие в чурбаке и, прочистив плоским надфилем, стал примерять к хвостовику ножа.

— Наверное, и не едят с ножа потому же, что и в случае с молоком? — просто чтоб поддержать разговор спросил я деда.

— Верно, так можно болячку накликать.

— Но почему, ведь нож, это инструмент, который испокон веку сопровождает человека по жизни?

— Ну и что из того? Нож для чего создан? — Чтоб резать, а значит, в той или иной степени разрушать. Да, он может защитить, как в случае с дверью, но исключительно как оружие или угроза, но не как созидающее нечто.

— Но можно использовать нож и для создания чего-нибудь — вырезать какой-нибудь предмет обихода, ту же ложку, или для приготовления пищи…

— Все это верно, но это все второстепенно, нож режет, а значит — разрушает, и все тут. Хотя в ряде случаев его и используют как оберег, — дед Макар подогнал отверстие и, набив заготовку на черен, стал отмечать карандашом контуры оковки на спиле чурбака, — именно поэтому в народе, испокон веков запрещается поверьями метать нож в живое дерево, или втыкать в землю.

— А я то думал, что игру в «ножики» мне бабушка запрещала из соображений безопасности.

— Из этих соображений, наверное, тоже, но «землю ранить» в моем детстве запрещалось настрого — боялись люди кормилицу оскорбить, чтоб не навлечь «ранением» засухи или еще какой-нибудь напасти на будущий урожай. А вот что касается урожая, то в случае с яблонями, я когда-то видел, как в болеющее дерево втыкают небольшой ножик, но обязательно с лезвием из черной стали, да так и оставляют в стволе. И что удивительно — дерево начинает вдруг родить.

— А я видел, как гвозди забивают, — вставил свои «пять копеек» я, — это с нехваткой железа связано.

— Может быть, может быть, — неопределенно покивал головой мастер, и странным клювообразным ножом стал строгать заготовку.

— Какой странный нож, — заинтересовался я, — похож на керамбит.

— Похож. А еще на серп. Это садовый нож. Говорят, что произошел он от ножей волхвов, которыми те и травы собирали, и деревья садовые щепили-обрезали. Ведь, волхвов уже давно нету, а нож прижился у садовников и не только. Я им, как видишь, по дереву работаю — очень удобное лезвие, и не только.

— Обереги ножевые тоже волхвы придумали?

— Скорее всего. А может, просто в народе примечали. Примет-то вон сколько существует. В старину даже деток ходить учили при помощи ножа.

У меня откровенно округлились глаза:

— А это еще как — нож в руку и вперед?! Или за нож водили?.. — пошутил я.

— Все шутки шутишь, — улыбнулся в бороду дед, — небось, своих еще малявок нет? А то знал бы, что дитю обязательно путики разрезать надо.

— Чего разрезать?

— Путики. Есть такое поверье — если ребенок пытается пойти, а все никак ему это не удается, то считается, что его, ребенка, незримые путы за ножки держат. И если, подловив момент, во время первого шажка ребенка провести ножом по полу меж ножек топотуна, то ходить и даже бегать он научится гораздо быстрее. Так что мотай на ус — своему дитю когда-нибудь поможешь.

Я примолк, пораженный такой простой, обиходной, но в то же время величественной «ритуальностью» простого ножа. Случалось, конечно, и мне читать про ритуальные ножи и кинжалы, но чтобы у нас и в семье... Было что-то от былинной древности в этом.

— Возьми-ка, примерь рукоять по руке, — протянул мне Мастер оструганную заготовку, — удобно?

— Вроде бы...

— Ты не стесняйся, пощупай, помни, покрути-поверти на все боки. Тебе ж с этим ножом жить, а значит, и дружить надо, а не мозоли набивать.

— Вот вроде тут не что-то, — скорее для поддержания разговора брякнул я.

— М-г. Хм! А ну покажи руку! — приказал дед. Я покорно вытянул ладонь.

— Точно. Молодец — почувствовал, — дед снял тонюсенькую стружечку, — а теперь?

— Теперь не давит, — заключил я. Макар Иванович торжественно вручил мне наждачную бумагу, и кинув:

— Шкурь! — стал рыться в ящиках стола.

— Сейчас мы рукояточке одежку подберем, — мурлыкал довольный работой Мастер.

— Лак? — попробовал догадаться я.

— Боже упаси от напасти! — размашисто перекрестился дед, — ни в коем разе не лакируй рукоятей, и лож ружейных! Дерево дышать должно, а не сверкать холодным камнем. Проморим маленько и маселком напитаем!

— А скользить не будет?

— Лаковое скорее заскользит!

— А почему тогда штык-ножи лакированные?

— Это вообще не ножи, и держаться от армейских железок подальше надо, особенно тех, что могли убивать. Такие клинки смерть за собой в дом тянут — горя потом не оберешься! Да и не пригодны они для реза и работы, одно слово — убийцы. Ни воду через них не пролить, ни «серым волком по земли» не пробежать... — дед вдруг осекся, словно споткнувшись на полуслове.

— Для чего воду льют через нож? — спросил я, сделав вид, что концовки фразы не услышал.

— Это тоже для младенцев придумано. Когда купают дитя, и травы запаривают, то воду, которую в печь или на плиту ставят, обязательно через лезвие ножа льют — чтоб хворь и слабость отогнать.

В мастерской вдруг повисла тишина — я «шкурил» рукоятку, Мастер смешивал какой-то алхимический состав в консервной банке. Так прошло минут пять, пока дед Макар не спросил:

— Ну что там у тебя?

Я протянул гладкую уже деревяшку.

— Пойдет! — одобрительно кивнул он, и принялся наносить кисточкой свой шаманский состав из жестянки на рукоять. Время от времени он подносил работу к настольной лампе и что-то внимательно высматривал в дереве. Затем он продел проволочку в отверстие и подвесил деревяшку над электроплиткой.

— Ну что, рассказать про «серых волков»? Все равно ведь спросишь, а не спросишь так додумывать и догадываться будешь. Да и просохнуть ручке надо...

— Уже додумываю, — честно признался я.

— Так чтоб не додумывал — слушай! Издавна одиноких мужчин, особенно живущих на отшибе, в народе бирюками кличут. Не думал почему?

— Да кто ж его знает...

— В том то и дело, что знают. Бирюк — это волк-одиночка. Причем, заметь, среди охотников лучшие волчатники — в основном мужики одинокие, холостяки, вдовцы или просто слегка отрешенные от суеты житейской люди, верно?

Я мысленно перебрал в уме всех знакомых волчатников и уже вслух согласился с дедом Макаром.

— Вот! — продолжал он, — именно эти-то мужчины чаще всего и становились «серыми волками», оборотнями, а по-нашему — вовкулаками.

— Но при чем тут ножи? — изумился я.

— Существует поверье, что хороший волчатник, изготовивший нож своими руками, может запросто перекинуться в волка.

— Ну, это уже мистика, честное слово!

— Мистика не в этом, а в изготовлении самого переверточного ножа. Такой нож надо сделать своими руками от а до я, причем ни разу не ударив по нему молотком! Не отковывая лезвие, не клепая заклепок, и не набивая рукояти. При этом нож должен быть функциональным — резать, причем очень хорошо, и... даже колоть.

— Вам попадались такие ножи? — спросил, не утерпев, я.

Мастер молча кивнул, и уже вслух продолжил:

— Причем есть даже такие, в которых рукоять наращивается вокруг лезвия, или точнее лезвие врастает в живое дерево, которое со временем становится рукоятью.

— Прямо волховской рецепт какой-то, или ведовской, — заключил я.

— Именно! И когда нож готов, решивший стать оборотнем, в ближайшее полнолуние идет в лес, к загодя найденному по случаю сухому осиновому пню, начисто лишенному коры. Втыкает в полночь нож в сердцевину пня, и кувыркается через голову над рукоятью ножа, — Мастер вдруг задумчиво умолк.

— И что? — не выдержал я.

— А то, что по другую сторону пня, на землю становятся уже не руки-ноги, а четыре волчьи лапы, — таинственно выдохнул дед, — во плоти.

— И? — история захватывала меня все больше.

— И творит все, что положено и не положено волку всю ночь. Но до рассвета вовкулака должен вернуться к пню и кувырнуться назад, чтобы снова обрести человеческое обличье.

— А если не успеет?

— То навсегда останется волком!

Рассказанное дедом Макаром так поразило меня, что я не нашелся чего и сказать. Так и молчал, наблюдая за тем, как дед садил рукоять на место, как со щелчком встала головка эфеса и была вбита опрессовка.

— Вот и всех делов-то, — Макар Иванович протянул мне воскрешенный нож, который даже не был похож на самое себя. В его облике появилась солидность и какая-то степенность, что ли, о чем я не замедлил сказать Мастеру.

А тот лишь посмотрел на меня мудрыми глазами, словно в душу мне заглянул, и сказал:

— Когда нож без молотка мастерить станешь, вспомни этот... вспомни также, что нельзя обернуться тем же, кем был...

И пока я размышлял над сказанным, добавил.

— Рукоять растительным маслом пропитаешь сам, лучше льняным...

Много позже я вспомнил дедовы слова, да неклепаный нож делать не стал — этому миру и без меня оборотней хватит...