– Ловко сделано, – говорил Пак, наклоняясь вниз. – Какая точная вышла форма!

– Ловко-то ловко, но что для Зверя этот хрупкий каменный наконечник? Ну его! – Человек что-то презрительно отшвырнул. То был красивый темно-голубой каменный наконечник для стрелы, все еще хранивший тепло рук мастера.

Человек потянулся за другим камнем и снова стал возиться с ним, как дрозд с улиткой.

– Это все пустая забава, – сказал наконец человек, тряхнув косматой головой. – Ты продолжаешь делать каменное оружие просто потому, что ты делал его всегда, но когда дойдет до схватки со Зверем, увидишь – все бесполезно.

– Со Зверем давно покончено. Он ушел.

– Как только появятся ягнята, он вернется снова. Уж я-то знаю. – Человек осторожно ударил по камню, и осколки жалобно запели, разлетаясь в стороны.

– Он не вернется. Сейчас дети могут целый день спокойно валяться на земле, и ничего с ними не случится.

– А ты попробуй назвать Зверя его настоящим именем, тогда я, может, поверю.

– Пожалуйста. – Пак вскочил на ноги, сложил руки рупором и крикнул: – Волк! Волк!

Сухие склоны лощины ответили эхом «воу, воу», очень похожим на лай Молодого Джима.

– Ну что? Кого-нибудь видишь или слышишь? Никто не отзывается. Серого Пастуха больше нет. Бегающий Ночью удрал. Все волки ушли.

– Здорово! – Человек вытер лоб, как будто ему было жарко. – А кто их прогнал? Ты?

– Этим занимались многие люди из многих стран на протяжении многих веков. Разве ты не был одним из них? – спросил Пак.

Не говоря ни слова, человек распахнул одежду, сшитую из овечьих шкур, и показал свой бок, весь покрытый зарубцевавшимися шрамами. Ужасные белые вмятины усеивали и его руки от локтя до плеча.

– Вижу, – сказал Пак. – Это следы Зверя. А чем ты с ним сражался?

– Рукой, топором и копьем, как и наши отцы до нас.

– Да? Тогда как же, – спросил Пак, отдергивая темно-коричневую одежду человека, – как у тебя оказалось вот это? Ну, показывай, показывай! – И он протянул свою маленькую руку.

Человек медленно вытащил висевший у него на поясе длинный, темного железа нож, величиной чуть ли не с короткий меч, и, подышав на него, протянул рукояткой вперед Паку. Тот осторожно взял его, наклонив голову, тихонько провел пальцем от острия к рукоятке и, поднеся поближе, стал так пристально рассматривать, словно перед ним был часовой механизм.

– Хорош! – сказал он с неподдельным удивлением.

– Еще бы. Его сделали Дети Ночи.

– Да, вижу по стали. Интересно, чего он мог тебе стоить?

– Вот чего! – Человек поднес руку к щеке. Пак даже присвистнул, как скворец.

– Клянусь Кольцами Меловых Скал! Так вот какую цену ты заплатил! Повернись к свету, чтобы я мог получше рассмотреть, и закрой глаз.

Он осторожно взял человека за подбородок, повернул его лицом к солнцу, и дети, сидевшие вверху на склоне, увидели, что на месте правого глаза у человека было одно только сморщенное веко. Пак быстро повернул человека обратно, и они оба снова сели.

– Это было сделано ради овец. В овцах жизнь наших людей, – сказал человек, словно оправдываясь. – Разве я мог поступить иначе? Ты ж понимаешь, Робин.

Пак, дрожа от волнения, еле слышно вздохнул.

– Возьми нож. Я слушаю.

Человек наклонил голову, с силой вонзил нож в землю и, пока тот еще дрожал, произнес:

– Будь свидетелем, я говорю так, как все происходило. Нож и Белые Скалы, перед вами я говорю! Дотронься до ножа!

Пак положил руку на нож, и тот перестал дрожать.

– Я принадлежу к народу, не знающему железа, я единственный сын жрицы, которая посылает ветры плавающим по морям, – начал он нараспев. – Я – Купивший Нож, я – Защита Людей. Такие имена дали мне в этой стране Белых Скал, лежащей между лесом и морем.

– Твоя страна была великой страной, и имена твои – великими. Человек с силой ударил себя в грудь:

– Великие имена, которыми тебя величают, и песни, которые слагают в твою честь, – это еще не все, что нужно человеку. Ему надо, чтоб у него был свой очаг, чтобы вокруг очага, ничего не боясь, сидели его дети и их мать вместе с ними.

– Да, – вздохнул Пак. – Это, наверно, будет старая-престарая история.

– Я мог греться и кормиться у любого очага, но на всем свете не было никого, кто бы разжег мой собственный очаг и приготовил мне еду. Я променял все это на Волшебный Нож, который я купил для избавления своего народа от Зверя. Человек не должен подчиняться Зверю. Разве я мог поступить иначе?

– Понимаю. Знаю. Слушаю.

– Когда я вырос и смог занять свое место среди пастухов, Зверь терзал страну, как кость в зубастой пасти. Он подкрадывался сзади, когда стада шли на водопой, он следил за ними у прудов. Во время стрижки овец он врывался в загоны прямо у нас под носом, и хотя мы кидали в него камнями, спокойно прогуливался меж пасущихся овец, выбирая себе жертву. Он подкрадывался по ночам в наши хижины и утаскивал младенцев прямо из материнских рук, он созывал своих собратьев и средь бела дня нападал на пастухов на открытых скалах. Но нет, он делал так совсем не всегда! В том-то и была его хитрость. Время от времени он уходил, чтобы мы о нем забыли. Год-другой мы его не видели, не слышали, не замечали. И вот когда наши стада начинали тучнеть, а пастухи переставали постоянно оглядываться, когда дети играли на открытых местах, а женщины ходили за водой поодиночке, опять и опять возвращался он – Проклятье Скал, Бегающий Ночью, Серый Пастух – этот Зверь, Зверь, Зверь!

Он только смеялся над нашими хрупкими стрелами и тупыми копьями. Он научился увертываться от удара каменного топора. Похоже, он даже знал, когда камень на нем был с трещиной. Часто это выяснялось только в тот момент, когда ты опускал топор на морду Зверя. Тогда – хрясь! – камень разваливается на куски, у тебя в руке остается только ручка от топора, а зубы Зверя уже впиваются тебе в бок! Я испытал это на себе. Или бывало еще так. По вечерам из-за росы, тумана или дождя жилы, которыми мы прикручивали наконечник копья к древку, ослабевали, несмотря на то что мы и держали их у себя под одеждой весь день, предохраняя от влаги. Хотя ты идешь один, ты так близко к дому, что решаешь остановиться и подтянуть провисшие жилы – руками, зубами или какой-нибудь выброшенной морем деревяшкой. Ты наклоняешься – и на тебе! Именно ради этой минуты Зверь крался за тобой по пятам с той минуты, как взошли звезды. Он страшно рычит – рррр-уррр, – в ответ из ложбины Нортона раздалось такое эхо, словно выла целая стая, – прыгает тебе на плечи, стараясь добраться до горла, и, может статься, дальше твои овцы побегут уже без тебя. Ну ладно, сражаться со Зверем – это еще куда ни шло, но видеть, что он, сражаясь с тобой, тебя же презирает – это не менее больно, чем чувствовать, как его клыки вонзаются тебе в сердце. Скажи, почему так получается: человек хочет сделать так много, а может так мало?

– Не знаю. Ты хотел сделать очень много?

– Я хотел подчинить Зверя. Нельзя, чтобы Зверь был сильнее человека. Но наш народ боялся. Даже моя мать, жрица, и та испугалась, когда я ей рассказал о своем желании. Мы привыкли бояться Зверя. Когда он оставил нас в покое, я был уже мужчиной и у меня появилась Возлюбленная – Она, как и мать, была жрицей. Она приходила ждать меня у прудов. Может быть, Зверь просто устал, может быть, отправился к своим богам узнать, чем бы причинить нам побольше зла. Как бы то ни было, он ушел, и мы вздохнули свободнее. Женщины снова стали петь, следили за детьми уже не так строго, и стада паслись на самых отдаленных пастбищах. Свое я погнал вон туда, – он махнул рукой в сторону леса, неясной полоской встававшего у горизонта, – там превосходная молодая трава. Потом стадо двинулось на север. Я шел следом, пока оно не приблизилось к деревьям, – он понизил голос, – где живут Дети Ночи. – Он снова указал на север.

– А-а, теперь-то я припоминаю, вы же очень боитесь деревьев. Скажи, почему?

– Потому что боги не любят деревья и ударяют в них молнией. Мы видели, как целыми днями они горели на опушке леса. К тому же там живут Дети Ночи. Все знают, что они настоящие волшебники, хотя и поклоняются тем же богам, что и мы. Когда к ним попадает какой-нибудь человек, они вкладывают в него чужую душу, заставляют говорить чужие слова, бегущие как вода. Но голос сердца звал меня на север. Когда я пас овец около леса, я увидел, как три Зверя преследуют человека. По тому, что он бежал к деревьям, я понял, что он – житель леса. Мы, жители Белых Скал, деревьев боимся больше, чем Зверя. Топора у того человека не было, зато был такой вот нож. Один Зверь прыгнул на него. Человек ударил его ножом. Зверь упал замертво. Другие, скуля, бросились прочь. От наших пастухов они бы никогда так не побежали. Человек исчез среди деревьев. Я осмотрел убитого Зверя. Он был убит необычным способом: на теле не было ни ссадин, ни кровоподтеков, одна только глубокая, зияющая рана, которая рассекла его злое сердце. Это было здорово! Теперь-то я знал, что нож был заколдованный, и стал думать, как бы добыть его. Я очень много думал об этом.

Когда я пригнал свое стадо на стрижку, мать моя, жрица, спросила меня: «Вижу по лицу: ты увидел что-то новое. Что это?»

«Это моя печаль», – ответил я.

«Все новое печально, – сказала она. – Садись сюда, на мое место, и побудь со своей печалью».

Я сел на ее место у огня, где она зимой водит беседы с духами, и два голоса заговорили в моем сердце. Один говорил: «Попроси волшебный нож у Детей Ночи. Недостойно человеку подчиняться Зверю». Я прислушивался к этому голосу. Другой голос возражал: «Если ты пойдешь, Дети Ночи изменят твою душу. Ешь и спи здесь». И снова первый голос: «Попроси нож». Я внимал этому голосу.

Утром я сказал матери: «Я иду, чтобы добыть для своего народа одну вещь, но не знаю, вернусь ли самим собой». Она ответила: «Вернешься ли ты живым или мертвым, в прежнем образе или нет – я останусь твоей матерью».

– Это правда, – сказал Пак. – Никаким волшебством нельзя изменить сердце матери.

– Да, никаким. Потом я поговорил с моей Возлюбленной, которая приходила ждать меня у прудов. Она обещала быть мне верной. – Человек рассмеялся. – Я отправился в то место, где видел волшебника с ножом. Два дня я лежал на опушке, прежде чем осмелился войти в лес. Я шел, нащупывая себе путь палкой. Я боялся ужасных шепчущихся деревьев, духов, обитавших в их ветвях, боялся мягкой земли, проваливающейся под ногами, красных и черных вод. Но больше всего я боялся перемены, которая могла произойти со мной. И вот этот миг настал!

Человек снова вытер лоб, дрожа всем телом. Он успокоился, только положив руку на воткнутый в землю нож.

– Голова моя горела, как в огне, на губах появилась горечь, веки пылали, дыхание стало быстрым и горячим, а руки были как чужие. Я почему-то вдруг начал петь и смеяться над деревьями, хоть их и боялся. В то же время я видел себя как бы со стороны, и мне было жаль смеющегося юношу, который был мной. Да! Дети Ночи – настоящие чародеи!

– А может, это были Духи Туманов?– спросил Пак. – Это они меняют человека, если он спит в туманах. Ты спал в них?

– Спал. но я знаю, что это были не они. Через три дня сквозь деревья я увидел красный цвет и услышал глухие удары. Я увидел, как Дети Ночи выкапывали из ямы красные камни и бросали их в огонь. Камни таяли, словно сало, а люди молотками били по образовавшейся массе. Я хотел заговорить с этими людьми, но в моем горле встали чужие слова, и я смог промолвить только одно: «Не надо так шуметь, у меня раскалывается голова». Я понял, что околдован, я хватался за деревья и молил Детей Ночи снять их чары. Они были жестоки. Они задали мне множество вопросов и не дали ответить ни на один. Они вложили в меня чужие слова, так что я не мог сказать то, что хотел, и в конце концов заплакал. Тогда они отвели меня в какую-то хижину, наносили на пол раскаленных камней и стали поливать их водой, распевая заклинания. С меня ручьем лил пот, и наконец я заснул. Проснувшись, я больше не был безвольным, кричащим существом, мой собственный дух снова вернулся в мое тело, и я лежал спокойно и невозмутимо, будто камешек на берегу моря. Выслушать меня пришли все люди – мужчины и женщины, и у каждого был свой волшебный нож. Их ушами и языком была жрица.

Я заговорил. Я говорил долго, и слова текли медленно, словно овцы, когда они рядами проходят мимо стоящего на пригорке пастуха, который считает и тех овец, что уже дошли до него, и тех, что еще только подходят. Я просил волшебные ножи для своего народа. Я сказал, что мы принесем мясо, молоко, шерсть и разложим все на траве около деревьев, если Дети Ночи оставят там ножи. Им понравилось это предложение. Их жрица спросила: «Ради кого ты пришел?»

«Ради своего народа. Овцы – они как люди. Если Зверь убьет овец, мы умрем. И вот я пришел за волшебным ножом, чтобы убить Зверя».

«Мы не знаем, – сказала она, – позволит ли наш бог торговать нам с народом Голых Скал. Подожди, пока мы его спросим».

Когда они поговорили со своим богом (а их бог – он же и наш бог), жрица сказала: «Ему нужно доказательство, что твои слова правдивы».

«Какое доказательство?»

«Бог говорит, что если ты пришел ради народа, ты отдашь ему правый глаз, а если ради чего-то другого – то нет. Такое доказательство требует бог. Мы ни при чем».

«Это тяжелое доказательство. А другого пути нет?»

«Есть. Если хочешь, можешь уйти хоть сейчас, сохранив на лице оба глаза. Но тогда твой народ волшебных ножей не получит».

«Мне было б легче знать, что меня должны убить», – сказал я.

«Наверно, бог знал и это. Смотри! Мой нож уже готов!»

«Так не теряй же времени!» – воскликнул я.

И она выколола мне глаз своим раскаленным над огнем ножом. Она сделала это своими руками. Я был сын жрицы. Она была жрицей. Это работа не для простого человека.

– Да, – согласился Пак. – Не для простого. А что было потом?

– Потом я больше уже этим глазом не видел. И еще я обнаружил, что одним глазом видишь все вещи не совсем там, где они есть на самом деле. Попробуй закрыть один глаз.

Пак попробовал, а человек, посмеиваясь над ним, сказал:

– Можешь не проверять. У меня даже сейчас нет полной уверенности, когда я собираюсь нанести удар. – Он продолжал рассказ. – Я оставался у Детей Ночи, пока мой глаз не зажил. Они говорили, что я – сын Тора, бога, который положил правую руку в пасть зверя. Они показали мне, как расплавляют красные камни и делают из них волшебные ножи. Они научили меня песням-заклинаниям, которые они поют, когда куют ножи. Я знаю много заклинаний.

Он рассмеялся, как мальчик.

– Я думал о том, как пойду домой, и о том, как удивится Зверь. К этому времени он уже снова вернулся. Как только я вышел из деревьев и ступил на свою землю, я сразу почувствовал запах волков и увидел их. Они не знали, что у меня есть волшебный нож – я прятал его под одеждой, – нож, который дала мне жрица. Эх! Жаль, что миг торжества такой короткий! Ты только представь! Вот один волк меня чует. «Воу, – говорит он. – Здесь мой пастух!» Вот он приближается большими скачками, распустив хвост по ветру, вот он вертится вокруг, припадает к земле, полный веселья от предвкушения скорой, теплой добычи. Вот он прыгает-и о!– вы бы только видели его глаза, когда уже в полете он замечает нож, да, нож, выставленный ему навстречу. Нож рассекает его шкуру, как тростинка свернувшееся молоко. Другие волки иногда и взвизгнуть не успевали. Я даже не сдирал шкуру со всех волков, которых убил. Часто я только ранил волка. Тогда я брал каменный топор и добивал его. Зверь не дрался! Зверь знал, что такое нож! Еще до вечера он узнал, как пахнет его кровь на моем ноже, и удирал от меня, как заяц. Он все понимал! Я шел гордо, как и подобает идти человеку – победителю Зверя!